Malevolence goes both ways.
So Long Sentiment.
Разве нельзя было понять..?
Закаы над чумными землями стали привычными, и даже хмурые рыцари привыкли к ним, сидящим у врат часовни с пустыми глазами, почти безмолвными и такими невероятно мёртвыми. Среди рыцарей был и наш герой с рыжими волосами, прислонённой неподалёку алебардой и застывшей полуухмылкой на лице. Рыцари Смерти совсем скоро после освобождения возненавидели воспоминания о прошлом - в первую очередь потому, что места в новом мире, где герои были живы, а враг был один, и известен всем, они стали изгоями во всех смыслах этого слова. Даже, когда война закончится - они останутся мертвы. Со смертью приходит равнодушие, рано или поздно. Сейчас он ощущал себя скорее жаждущим мести призраком, неупокоенным, чем обычной, пусть и очень сильной, нежитью. И было удивительно невыносимо осознавать, что как только месть их свершится - никто не будет двигать ими дальше. Любовь мертва, надежды нет. Все слова давно позабыты и не нужны - мрачные инструменты смерти не нуждались в них, чтобы понимать друг друга. Они все думали о чем то своём, пока ждали приказов - и в то же время всех и мысли возвращались к воспоминаниям - единственному напоминанию о том, что было раньше.
...Звон клинков, звук рвущейся одежды. Меч мягко поддел кожу, вспорол мышцу, и прошёл чуть дальше за рукой. Крик боли. Тяжелый выдох, абсолютная тишина. Капля крови и капля пота одновременно ударяются о деревянный пол тренировочной площадки. Вдох, шарканье поворачивающегося на носке ботинка, вопль стали о сталь. Шорох плаща, хрипы. Тяжелый скрежет металла о металл, звон отброшенного клинка. Глухой шлепок тела о землю. Спокойный шепот лезвия, вытираемого о кожу. Выдох. Стон. Стук крови в висках. Дыхание ветра на лице. Удар каблука о каблук, падение капли пота. "Победитель - Блейзшот!" Аплодисменты и крики.
Слух.
...Несущаяся, мерцающая между деревьями фигура, петляющая и выписывающая причудливые траектории по освещённому золотыми лучами лесу. Отблески солнца на стволе, бьющие чуть левее зрачка, чуть болезненный прищур. Движение деревьев, ломающиеся ветки. Размытый взмах клинка - ещё один солнечный зайчик по сетчатке. На мгновение движение обретает удивительную резкость, словно смотрящий - горный тигр. Вздутые вены на напряженной руке. Ствол уходит вверх, все вокруг мгновенно становится серым и едким. Вместе с веками на мгновение приходит чистая темнота, но даже в ней отражаются искры всех цветов мира. Тьма разделяется надвое, и уходит, открывая грязно-серую вязь дыма и, слишком яркое, словно оно не принадлежит к этому миру, алое пятно крови на листве. Мир смещается в движении, и длинноухий эльф в сияющих доспехах удовлетворённо кивает.
Взгляд.
...Таверна в портовом городе пахнет блевотиной, дешёвым пивом, морской солью и дешёвыми духами. Эти запахи смешиваются, но не становятся тошнотворными, медленно погружаются в разум, и едва щекочут нос. Собственный запах изо рта отдаёт перегаром, а пот от проходящего рядом матрос заставляет поморщиться. Сидящие напротив пахнут странно - один сладковатым привкусом чего-то мёртвого и невыносимо приторного, словно абсент, пролитый на мешок сахара. От него разит ещё чем то дешёвым и явно горелым, а тёмно-зелёный доспех касается носа ощущением кладбищенского мха. Второй словно излучает чистоту. Его роба пахнет мылом и специями, молодое вино в его бокале напоминает о зелёной юности, а аромат серебролиста из открытой сумки, смешивается с запахом старых, затёртых до дыр, страниц либрама.
Вдох.
...Дрожь мышц под пальцами, которые одновременно содрогаются от прикосновения. Чуть пульсирующая вена на её шее, и крохотные, тонкие ноготки на коже на затылке, что так нежно идут вниз. Каждый изгиб её тела совершеннен и идеален, и с подушечки его пальцев чуть покалывает от удовольствия, когда её кожа, столь чистая и нежная, то словно жаждет ощутить его прикосновение сильнее, то отдаляется так, чтобы едва едва касаться. Его губы касаются губ эльфийки, и горячий воздух её выдоха обжигает так, что по предплечьям проносятся мурашки. Левая рука любовно касается родинки на её левом боку, словно стараясь запомнить каждый миллиметр её тела, столь прекрасного и совершенного. Её волосы по прежнему в его волосах, и хочется закатить шею назад, и чтобы это мгновение не заканчивалось никогда. Губы вновь касаются друг друга, и прядь её волос острожно проносится по его переносице. Тонкий кончик её носика едва касается его щеки, и мир вокруг превращается в одно непрерывное прикосновение.
Касание.
...Нормальная еда, впервые за столько дней! Острая приправа едва касается языка, и он ещё чувствует вкус самой рыбёшки, когда вдруг пламя, пусть и ненастоящее заполняет его. На глаза наворачиваются слёзы, а рука сама тянется к холодному элю, чтобы ледяной мороз (и ведь обожжёт как в мороз!) убил это пламя. Следующий кусок тянется к горлу, и оставляет за собой линии опалённой слизистой. Хочется прекратить, но желание сильнее разума сейчас. Дёсна ощущают приятное жжение, челюсти двигаются, вбивая соки не совсем прожаренной рыбы в нёбо, а рот блаженно чуть приоткрыт. Последний кусок скрывается в пищеводе, и выдох опаляет всё, что, казалось бы, уже остало. Спустя два мгновения, чистый холод обрушивается на испепелённую полость рта, и поглощает послевкусие. Рай приходит мгновенно, и пока лёд ещё обмораживает горло, на язык находит ехидное жжение от алкоголя. Новая волна приятного, тёплого жара проносится от кончика языка, до глубин наполненного желудка. Язык, красной слюнявой плетью облизывает остатки огненной приправы, и смешивает её со слюной во рту.
Вкус.
...Эло'Кхай провёл сухим языком по потрескавшимся губам. Он не ощутил ничего, кроме давления языка на мёртвую плоть. Мир вокруг был удивительно бесцветен в оттенках синего, как лёд, зрения. Пальцы сжали руки, и он ощутил, как лопнула кожа. Он ждал боли, но она всё не приходила. Мёртвая тишина чумных земель, и приглушённые голоса внутри церкви все ещё присутствовали в его разуме. Он безразлично ударил себя по нагруднику, и услышал далёкий, глухой стон. Почему то ещё он видел лица в оттенках синего. Эльфа с нездоровым взглядом, и сине-зелёными огоньками в глазах. Другого синдорея в рясе жреца и с тревожным взглядом. Маленькую девочку, напуганную, с надутыми губами и сердитым выражением лица. И конечно же он видел Элиз, и её слёзы, бегущие по щекам. Но в оттенках синего, он понял, что ему, в общем то, плевать, живы ли эти эльфы, или нет. Что в своей глухоте он не услышит, когда они позовут. Что пить эль с когда-то товарищами по оружию больше не придётся. Что он больше не сможет различить бегущего по лесу тролля, потому что в оттенках синего все его цвета - едины. И безусловно, он больше никогда не ощутит тепло рук своей когда-то любимой. Он поднял глаза к небу, и увидел, что солнце почти село. Что то на душе грустно подсказало, что света, он, в общем то, тоже не увидит. Для Эло'Кхая осталась только пустота.
Разве нельзя было понять..?
Закаы над чумными землями стали привычными, и даже хмурые рыцари привыкли к ним, сидящим у врат часовни с пустыми глазами, почти безмолвными и такими невероятно мёртвыми. Среди рыцарей был и наш герой с рыжими волосами, прислонённой неподалёку алебардой и застывшей полуухмылкой на лице. Рыцари Смерти совсем скоро после освобождения возненавидели воспоминания о прошлом - в первую очередь потому, что места в новом мире, где герои были живы, а враг был один, и известен всем, они стали изгоями во всех смыслах этого слова. Даже, когда война закончится - они останутся мертвы. Со смертью приходит равнодушие, рано или поздно. Сейчас он ощущал себя скорее жаждущим мести призраком, неупокоенным, чем обычной, пусть и очень сильной, нежитью. И было удивительно невыносимо осознавать, что как только месть их свершится - никто не будет двигать ими дальше. Любовь мертва, надежды нет. Все слова давно позабыты и не нужны - мрачные инструменты смерти не нуждались в них, чтобы понимать друг друга. Они все думали о чем то своём, пока ждали приказов - и в то же время всех и мысли возвращались к воспоминаниям - единственному напоминанию о том, что было раньше.
...Звон клинков, звук рвущейся одежды. Меч мягко поддел кожу, вспорол мышцу, и прошёл чуть дальше за рукой. Крик боли. Тяжелый выдох, абсолютная тишина. Капля крови и капля пота одновременно ударяются о деревянный пол тренировочной площадки. Вдох, шарканье поворачивающегося на носке ботинка, вопль стали о сталь. Шорох плаща, хрипы. Тяжелый скрежет металла о металл, звон отброшенного клинка. Глухой шлепок тела о землю. Спокойный шепот лезвия, вытираемого о кожу. Выдох. Стон. Стук крови в висках. Дыхание ветра на лице. Удар каблука о каблук, падение капли пота. "Победитель - Блейзшот!" Аплодисменты и крики.
Слух.
...Несущаяся, мерцающая между деревьями фигура, петляющая и выписывающая причудливые траектории по освещённому золотыми лучами лесу. Отблески солнца на стволе, бьющие чуть левее зрачка, чуть болезненный прищур. Движение деревьев, ломающиеся ветки. Размытый взмах клинка - ещё один солнечный зайчик по сетчатке. На мгновение движение обретает удивительную резкость, словно смотрящий - горный тигр. Вздутые вены на напряженной руке. Ствол уходит вверх, все вокруг мгновенно становится серым и едким. Вместе с веками на мгновение приходит чистая темнота, но даже в ней отражаются искры всех цветов мира. Тьма разделяется надвое, и уходит, открывая грязно-серую вязь дыма и, слишком яркое, словно оно не принадлежит к этому миру, алое пятно крови на листве. Мир смещается в движении, и длинноухий эльф в сияющих доспехах удовлетворённо кивает.
Взгляд.
...Таверна в портовом городе пахнет блевотиной, дешёвым пивом, морской солью и дешёвыми духами. Эти запахи смешиваются, но не становятся тошнотворными, медленно погружаются в разум, и едва щекочут нос. Собственный запах изо рта отдаёт перегаром, а пот от проходящего рядом матрос заставляет поморщиться. Сидящие напротив пахнут странно - один сладковатым привкусом чего-то мёртвого и невыносимо приторного, словно абсент, пролитый на мешок сахара. От него разит ещё чем то дешёвым и явно горелым, а тёмно-зелёный доспех касается носа ощущением кладбищенского мха. Второй словно излучает чистоту. Его роба пахнет мылом и специями, молодое вино в его бокале напоминает о зелёной юности, а аромат серебролиста из открытой сумки, смешивается с запахом старых, затёртых до дыр, страниц либрама.
Вдох.
...Дрожь мышц под пальцами, которые одновременно содрогаются от прикосновения. Чуть пульсирующая вена на её шее, и крохотные, тонкие ноготки на коже на затылке, что так нежно идут вниз. Каждый изгиб её тела совершеннен и идеален, и с подушечки его пальцев чуть покалывает от удовольствия, когда её кожа, столь чистая и нежная, то словно жаждет ощутить его прикосновение сильнее, то отдаляется так, чтобы едва едва касаться. Его губы касаются губ эльфийки, и горячий воздух её выдоха обжигает так, что по предплечьям проносятся мурашки. Левая рука любовно касается родинки на её левом боку, словно стараясь запомнить каждый миллиметр её тела, столь прекрасного и совершенного. Её волосы по прежнему в его волосах, и хочется закатить шею назад, и чтобы это мгновение не заканчивалось никогда. Губы вновь касаются друг друга, и прядь её волос острожно проносится по его переносице. Тонкий кончик её носика едва касается его щеки, и мир вокруг превращается в одно непрерывное прикосновение.
Касание.
...Нормальная еда, впервые за столько дней! Острая приправа едва касается языка, и он ещё чувствует вкус самой рыбёшки, когда вдруг пламя, пусть и ненастоящее заполняет его. На глаза наворачиваются слёзы, а рука сама тянется к холодному элю, чтобы ледяной мороз (и ведь обожжёт как в мороз!) убил это пламя. Следующий кусок тянется к горлу, и оставляет за собой линии опалённой слизистой. Хочется прекратить, но желание сильнее разума сейчас. Дёсна ощущают приятное жжение, челюсти двигаются, вбивая соки не совсем прожаренной рыбы в нёбо, а рот блаженно чуть приоткрыт. Последний кусок скрывается в пищеводе, и выдох опаляет всё, что, казалось бы, уже остало. Спустя два мгновения, чистый холод обрушивается на испепелённую полость рта, и поглощает послевкусие. Рай приходит мгновенно, и пока лёд ещё обмораживает горло, на язык находит ехидное жжение от алкоголя. Новая волна приятного, тёплого жара проносится от кончика языка, до глубин наполненного желудка. Язык, красной слюнявой плетью облизывает остатки огненной приправы, и смешивает её со слюной во рту.
Вкус.
...Эло'Кхай провёл сухим языком по потрескавшимся губам. Он не ощутил ничего, кроме давления языка на мёртвую плоть. Мир вокруг был удивительно бесцветен в оттенках синего, как лёд, зрения. Пальцы сжали руки, и он ощутил, как лопнула кожа. Он ждал боли, но она всё не приходила. Мёртвая тишина чумных земель, и приглушённые голоса внутри церкви все ещё присутствовали в его разуме. Он безразлично ударил себя по нагруднику, и услышал далёкий, глухой стон. Почему то ещё он видел лица в оттенках синего. Эльфа с нездоровым взглядом, и сине-зелёными огоньками в глазах. Другого синдорея в рясе жреца и с тревожным взглядом. Маленькую девочку, напуганную, с надутыми губами и сердитым выражением лица. И конечно же он видел Элиз, и её слёзы, бегущие по щекам. Но в оттенках синего, он понял, что ему, в общем то, плевать, живы ли эти эльфы, или нет. Что в своей глухоте он не услышит, когда они позовут. Что пить эль с когда-то товарищами по оружию больше не придётся. Что он больше не сможет различить бегущего по лесу тролля, потому что в оттенках синего все его цвета - едины. И безусловно, он больше никогда не ощутит тепло рук своей когда-то любимой. Он поднял глаза к небу, и увидел, что солнце почти село. Что то на душе грустно подсказало, что света, он, в общем то, тоже не увидит. Для Эло'Кхая осталась только пустота.
So long Sentiment, it doesn't matter now.