Ashen.

[Built2resist]

Рассказ написан на конкурс "Постапокалипсис" для группы The Last Of Us.
Мне за него обещали халявный Биошок, но что-то мне подсказывает...

Ashen

Ashen



-."..Когда небо стало серым, многие сбежали. Их так и называют теперь "беглецами" за то, что они собрали своих детей и жен, и улетели в небо, далеко за горизонт. Богатеи, политики, ученые - все те, у кого были деньги на то, чтобы оправиться покорять неизведанное, вместо того, чтобы оставаться здесь".
Так начинал свой рассказ полуслепой старик, что просил милостыню на углу 1ой улицы, когда его окружала толпа серокожих беспризорников послушать байки о прошлом. Каждый день они, словно мышата вокруг старого ленивого кота, окружали его и смотрели своими внимательными глазами, но почтительно держали дистанцию, ибо старик был дикого нрава - пусть и подслеповатый, но его костыль догонял каждого, кто рискнул бы приблизиться с попытками поживиться содержимым его карманов. Старику (которого, если память мне не изменяет, звали Гарольдом), должно было быть около восьмидесяти лет, хотя представить таких долгожителей почти невозможно. Настолько невозможно, что многие суеверные считали его колдуном, и с удовольствием пугали своих детей им. "Если будешь плохо себя вести - старик с первой улицы придет и съест тебя ночью!". Но ему подавали охотно, особенно приезжие, которые не слышали все его сказки о прошлых годах - о том, как однажды небо стало серым, как пепел, а в воздухе появился вечный запах гари. О том, как наш мир потихоньку умирал, как богатеи сбежали к звездам на своих серебристых повозках, что могли подниматься в небо на крыльях феникса, и о том, какая жизнь была до того, как произошло Несчастье. Никто не стал бы ему верить, не в здравом уме - это точно. Но он мог придумать объяснение всему, что было на свете - даже огромным каменным остовам, разрушенным и накренившимся, наполовину похороненных в пепле, там, где раньше были города. Ну, как он говорил. Проверять его слова не стал бы никто - в пепельных городах водились такие твари, что даже бывалые охотники побледнели бы и наложили в штаны. Крысы, размером с хорошую овчарку, которые рыскают в темноте. Зловещие вороны, что пикируют с остовов старых зданий, и набрасываются огромными стаями, разрывая своих жертв на крохотные кусочки. Старик говорил, что раньше мир был другим. Совсем другим. Даже на солнце нельзя было просто посмотреть - его свет был столь ярким, что лишал людей зрения. Но, как и наверное все, кроме этого сказочника - я с рождения видел только тусклый красноватый шар, лениво выползавший из-за горизонта. Шар, который едва освещал город в полдень, который не грел и не внушал надежды на новый день.
Но сейчас старик был мне нужен. Не потому, что мне были интересны его бредни - а потому, что он единственный мог подсказать мне, что делать. В двадцать три мой отец умер от пыльной болезни, и кто-то должен был помогать семье. Выбор пал на меня, и я пошел по его стопам. Наемные солдаты - наверное самая частая мужская профессия в наших краях. В этом нет ничего удивительного - близ пепельных городов часто водятся твари, что охотятся на немногих выживших домашних животных. А некоторые - и на людей. Нас часто набирают как охотников или для рейдов за технологиями или припасами в старые города. За тем исключением, что идти в пепельный город - означает потерять почти половину нанятых людей, но получить куда больше еды, воды и вещей для обмена как плату. Содержать семью было непросто, да и эта жизнь не казалась мне такой важной, чтобы ей дорожить. В двадцать три я не особо надеялся дожить до двадцати пяти - во многом потому, что с годами небо не становилось чище - и все чаще люди умирали от пыльной болезни, средства от которой не было. Как будто и без нее было мало плохого на свете. Но, возвращаясь к моей истории - мне было дано задание. Есть быть честнее - я вытащил короткую соломинку, и мне предстояло идти в пепельный город, примерно в двух днях пусти от нашего городка. Мне был вручен конверт из настоящей бумаги, и моей семье заранее передали все продукты и воду как оплату - не говоря уже о том, что сразу отдали залог за мою жизнь - тоже в менных монетах. Мои соратники как бы намекали, что я умру там. Не скажу, что я тоже так не думал.
Суть дела была в том, что мне нужно было найти конкретное здание в Пыльном Городе, и там найти что-то вроде стола с кнопками и рычагами. Сделать одно движение, и все. За возвращение мне обещали больше еды и воды, чем я смогу съесть за всю жизнь, а заказчик (странный человек в огромных круглых очках) сказал, что точно будет знать, если я не справлюсь. Я тогда лишь пожал плечами.
Но мне был нужен старик-сказочник. Был нужен, потому никто в нашем городе не знал больше историй о старом пепельном городе неподалеку. И потому когда моя тень упала на его лицо, мальчишки-оборвыши расступились. Наемники защищают город, все это знают. Никто не станет отказывать наемнику в просьбе, особенно если это просьба поговорить. И мы говорили. Старик сначала отшучивался о том, что что он, старый безумец, может знать о пепельных городах и моем задании - но я знал, что он знал. Хоть и не верил. Это чутье, как у стервятников во время бури - они всегда знают, какой порыв ветра приносит гибельный черный пепел, а какой - спасительную дистанцию от черных ветров. Так и я. Наконец, старик попросил у меня конверт с инструкциями - и, нахмурившись и смешно расширив ноздри и поджав нижнюю губу в глуповатую гримасу, принялся разглядывать символы. На несколько секунд в его глазах промелькнула ясность юноши, но она померкла так же быстро. "Обсерватория" - промямлил он - "Это на севере города. Я был там с родителями, еще совсем ребенком." Я лишь покачал головой в недоверии. Сказочник был древним, как сам мир под серым небом, но он не мог быть настолько стар. Однако, я не стал спорить - любые знания сейчас были к месту. Он же продолжал читать - и вдруг выпучил глаза, заволновался, стал дышать чаще. А потом вдруг так же внезапно успокоился, и протянул мне конверт назад. "Добрый солдат, окажи честь старому человеку. Позволь мне пойти с тобой". На эти слова обернулась даже пара стражников, что стояли на углу улицы, неся дозор. Старик сидел тут всю мою жизнь, да и большинство взрослых говорило, что он сидел там сколько они себя помнят. И вдруг - вот так просто, он собрался пойти со мной. Я извинился, и сказал, что старый полуслепой безумец лишь задержит меня в пути. Он усмехнулся кривой ухмылкой, и почесал посеревший от долгих лет без солнца лоб: "Коли ты хочешь вернуться живым, лучше меня проводника не найти. А задерживать... я побыстрее этих сорванцов буду". Спорить было бессмысленно. Я лишь кивнул.
Сборы были недолгими. Мы взяли еды и воды на пять дней пути. Сказочник куда-то спрятал свои костыли - теперь он шел, опираясь на большую лопату, как те, что были у гробовщиков, что копали массовые могилы для жертв пыльной болезни. И мы вышли - стайка оборванцев молча и почти торжественно сопроводила нас до ворот, где дозорный скупо кивнул мне на прощание. Мне вновь открылся простор серой пустоши и старая каменная дорога, уходящая в сторону города. Безлюдные земли, куда не посмотри - и небольшой оплот жизни за моей спиной, что я привык звать "домом". Солнце было еще высоко, и потому дорога отливала мрачным красноватым оттенком, пока мы шли - аккуратные хлопья пепла падали с неба, покрывая нашу одежду и маски ровным серым слоем. Мы шли долго, несколько часов, прежде чем сделали привал. Изредка в пустоши слышался стрекот насекомых, да гиена прохохотала раз или два где-то очень далеко. День клонился к вечеру, и пред ночным холодом стоило найти укрытие. Им послужила какая-то полуразбитая лачуга, оставшаяся, возможно, от неудачливых поселенцев, что не смогли вырастить здесь ничего или же пали жертвами мародеров или бандитов. Серое небо убило практически всю жизнь на земле, но не смогло убить плохих людей. Это ли не ирония.
Старик был удивительно молчалив всю дорогу. По его глазам я видел, что он жаждет что-то сказать, но ни слова не сорвалось с его уст. Словно печать тайны на лице, что в отсветах пламени костра делало его глаза только безумнее. Не могу сказать почему, но мне было не по себе от этого старика, вглядывающегося в пламя и молчащего, как какое-то древнее божество, как на находимых идолах и рисунках старых лет. Там часто изображался вот такой вот старец, смотрящий пронзительными глазами - многие даже верили, что эти рисунки отгоняют зло от домов. Большинство моих соратников в такую чушь не верили - а верили в то, что зло от дома отгоняет верная винтовка да хороший охотничий нож. Сказочник вдруг пошевелился, и посмотрел на меня, словно впервые увидев. "Как тебя зовут то?". "Виктор", представился я. Он задал несколько простых вопросах о том, сколько мне лет, откуда я, и почему взялся за эту работу. Я простодушно ответил, не видя смысла скрывать что-то от того, с кем я скорее всего встречу смерть. Пепельный снегопад танцевал за лачугой, а ветер протяжно гудел снаружи - громко и тоскливо. Достаточно громко, чтобы не услышать приближающиеся шаги. Из вежливости, я спросил имя Сказочника, на что он нахмурился вновь, словно пытаясь вспомнить. "Гарольд." Имени семьи, он, очевидно, уже не мог вспомнить. Правда ли он видел мир до Несчастья?
Он ответил утвердительно. Его взгляд вновь унесся в никуда, обращаясь к глубинам памяти, и на лице отразилось что-то светлое, воспоминания о чем-то хорошем. Мне не нужно было просить его рассказывать об этом - в конце концов, я знал почти все его истории, когда сам был мальчишкой - и с годами они не сильно менялись, лишь некоторые детали. Как будто он не мог вспомнить точно. Возможно, он и не хотел вспоминать точно - видеть своими (наверняка еще детскими) глазами то, как сине-зеленый яркий солнечный мир покрывается бесконечным приливом черного и грязно-серого - не все смогли бы такое вынести. Мы оба надолго замолчали. Но у нас было время на разговор, ибо в серую бурю никто не отправится пешком по пустоши - даже маски не спасут от удушья - и потому я спросил его о старом городе и обсерватории. Он вновь начал говорить - о том, что мы войдем в город со стороны старого шоссе, и нам надо будет пройти с десяток кварталов. Это не самое сердце старого города, но даже там достаточно опасно. А сама обсерватория... "Суть не в ней, а в том, что под ней" - загадочно произнес он. Откровенно говоря, мне не нравилось, что он говорил загадками, словно снова запугивает детей на улице, пока просит милостыню. Возможно, в простом задании найти кнопку и нажать на нее, он видел что-то большее. Понимал смысл. Может быть, он просто хотел встретить смерть подальше от пейзажа улицы, который видел последние много лет. Что было у него на уме было для меня тайной. И это мне чертовски не нравилось.

Утро встретило нас тусклым красным светом. Я знаю, что как я описываю это - все кажется либо серым, либо тусклым, но врядли вы увидите другую картину в наше время. Быстро позавтракав нашими довольно скупыми пайками, я и Сказочник продолжили свой путь к пепельному городу. Он молчал почти всю дорогу, оставляя меня наедине с моими довольно мрачными мыслями и редкими звуками пустоши, да ровным ритмом наших шагов. Вчерашний пепельный вихрь улегся и успокоился, оставляя в воздухе едва ощутимый привкус паленого дерева. И вновь, день прошел без происшествий - лишь раз мы увидели силуэты каравана далеко на горизонте - но не придали им значения, ибо те люди шли своей дорогой, а мы - своей. Оставаться ночью на равнине - то же самое, что позволить себе просто умереть, и потому никто не хотел сбавлять ход. Ближе к вечеру мы добрались до спуска в низину, где был Пепельный Город - и тогда я впервые увидел его. И вид оставил меня безмолвным и впечатленным еще очень надолго.
Огромные каменные колонны, из которых торчали стальные штыри, а кое-где даже тускло отсвечивающие в вечернем свете целые окна, что отражали алый свет наверх к нам, казались ребрами гигантского животного, что погибло в этой низине. То, что раньше было улицами, было на добрый десяток шагов занесено пеплом, словно снегом, который поднимался причудливыми вихрями и метелицами от малейшего порыва ветра. Остовы машин, каркасы зданий, даже выцвевшие от времени и ветров старые рекламные знаки - все это сохранилось почти нетронутым. Поврежденные провода электропередачи висели бессильным лианами - а вокруг, сколько было видно, простиралась бесконечная серая пустыня - унылая и безысходная. Вдруг, среди всего этого статичного, пустого спокойствия, раздался звук выстрела - и тогда я увидел то, что напугало меня до полусмерти. Город словно взорвался черно-серым, и с каждого здания, с каждого провода и с каждого чудом уцелевшего столба поднялись вороны. Несчестное количество - больше, чем пепла во время бури - они взметнулись от шума, и принялись кружить. Лишь спустя пару секунд до нас донеслось оглушительное карканье, которое заставило сердце забиться в панике. Настолько, что даже невозмутимый прежде Сказочник побледнел, и положил мне руку на плечо, призывая пригнуться. Мирриады черных птиц кружили над городом, выискивая нарушителей спокойствия - и их пронзительное карканье отдавалось отзвуками ужаса в душе. Оно было преисполнено ненавистью, раздражением - и больше всего мрачным предсказанием мучительной смерти. Человек может бояться пустынных зверей, пустынные звери боятся огромных, похожих на древних тигров, песчаных хищников, что ждут под пеплом - но даже эти легендарные звери не внушали нам такого страха, как гигантские стаи пепельных воронов, что как саранча пролетали своими ордами через города и селения, не оставляя ничего, кроме обклеванных добела костей и смерти. Кто бы мог подумать, что птицы, что раньше были лишь падальщиками, стали вершиной пищевой цепочки в наше время. Но теперь - теперь это было их царство, и все смирились. И хищники, и люди. И, конечно же, сами вороны.

Остаток вечера мы тихо крались к низине, моля богов и судьбу, что стая нашла виновников шума и заклевала их до смерти. Никто не хочет войти в Пепельный Город, когда его серые стражи неспокойны.
Первое что я заметил, приближаясь к спокойным, замершим от ожидания улицам - здесь было намного холоднее, чем на равнине. Старец коротко обронил, что ночью температура может падать до смертельно-холодной, и потому нам лучше озаботиться местом для ночлега, ибо вечерело в это время быстро. Пока мы шли, я ощущал на себе тысячи взглядов - мрачные птицы просто смотрели на нас отовсюду, не торопясь. Они знали, даже своими крохотными птичьими мозгами они знали, что их правление в этом царстве серой смерти безраздельно - и мы лишь гости, или пища, которой пока дарована привилегия идти дальше. И мы шли, втайне благодарные за такую возможность. Хоть я и не был знаком с правилами выживания в пепельном городе, у меня хватало ума держаться как можно тише - и как можно ближе к зданиям. Старец был бледен от сосредоточенности, дабы не издать лишнего звука. Позднее он объяснил мне, что пепельные вороны слепы - они не могут видеть. Но зато их слух близок к слуху пустынной рыси - и единственный шанс выжить здесь, это двигаться так, словно ты - лишь порыв ветра или случайный осколок мусора, что катится по серому пеплу. Так мы и шли - два шага, перерыв, три шага, перерыв, шаг. И птицы смотрели на нас слепыми глазами, но не спешили срываться. Иди мы нормальным пешим ритмом - уже через пару часов были бы у цели, но сейчас - сейчас мы двигались медленно, ибо желание жить было сильно как никогда. Лишь когда стало уже совсем непроглядно темно, мы забились, словно крысы, в одну из окон-ниш в старом погибшем доме, и даже не стали разводить костер, боясь, что потрескивание сухого дерева привлечет ночных хищников. Мне выпала очередь первым нести дозор - и, укрывшись одеялом, и сжав потеющие руки на винтовки, я сидел. уставившись в черную пустоту за окном, ожидая нападения всех и каждого своих ночных кошмаров. Редкое карканье, да шорохи ночи держали мой адреналин на пределе - я боялся даже дышать громко, чувствуя, как сердце бьется тяжелым молотом, нанося панические удары по ребрам изнутри - но я боялся даже прищуриться, чтобы не пропустить никакую смертельную угрозу извне - эти остовы зданий и постоянное кружение серого пепла оседало повсюду - на коже, на ресницах, на языке. Я был солдатом, и привык мужаться пред лицом опасности - но сейчас опасность была самим миром вокруг меня, и мои выпученные глаза таращились в полупанике на зияющий проход окна до тех пор, пока я не ощутил прикосновение на плече. Я едва не вскрикнул, и точно вздрогнул, но спокойный шепот Сказочника объявил мне, что бесконечное, казалось бы, ожидание конца моего дозора закончилось. Я передал ему винтовку, и устроился в нише чуть удобнее, чтобы затекшая от невыносимо долго сидения спина могла чуть отдохнуть. Я не отсчитал и тридцати вздохов, как провалился в сон - без сновидений, но темный, душный и невыносимо серый, как и сам Пепельный Город вокруг нас. Последнее, что я услышал, прежде чем провалиться в бездну сна - это истеричное бубнение старика, который говорил себе не бояться ворон.

Я проснулся измотанным, с ощущением серой грязи на языке. Старик сидел рядом, и все так же, не отрываясь, смотрел на светлеющий, но все равно остававшийся невыносимо темным, город за нашим крохотным убежищем. Я чуть пошевелился, и достал фляжку с водой, чтобы промочить горло, и протянул ему. Он молча принял, и сделал жадный глоток, после чего сплюнул посеревшую от грязи на языке воду. Ни говоря ни слова, мы молча пошли дальше. Медленный, сбитый шаг нервировал и нас самих - но лишь бесконечное чувство страха пред каркающими стражами Пепельного Города заставляло нас не сбивать наш неровный, какафоничный ритм. Я молил судьбу о том, чтобы здесь не оказался глупый мародер или экспедиция одного из городов, чтобы никто не издавал лишних звуков - и молился я, разумеется, про себя. Ветер протяжно выл, бросая нам в маски и глаза целые гроздья пепельного снега, но мы старались задерживать дыхание, чтобы не закашляться, хотя звук ветра все же позволял нам идти чуть быстрее. Пока мы шли - я во все глаза рассматривал окружение, тщетно надеясь запомнить дорогу назад - но все эти каменные колонны да стальные рамки выглядели как братья-близнецы. Лишь Старик удивительно легко находил дорогу, что наводило меня на мрачные мысли о его подлинном происхождении. Что если он и вправду колдун, что ест детей и заманивает путников на верную гибель. За последние несколько часов пути его бубнение стало лишь настойчивей, злее, словно он надеялся им отогнать злых духов этого места. Но злые духи здесь были повсюду - на проводах, на зданиях, на столбах - а порой и на неровном от ветра пепле, глядя белыми слепыми глазами в пустоту, и изредка переговариваясь гнетущим карканьем. В один момент, я слишком задумался обо всем этом - и споткнулся, упав навзничь. И тут же город стал словно вчетверо тише, и я кожей ощущал, как на меня смотрят и внимательно прислушиваются сотни существ, которые были злы и голодны. Я задержал дыхание, чувствуя, как страх медленно перерастает в панику, и закрыл глаза. Каждая секунда казалась мне невыносимо, бесконечно долгой - но эти взгляды и тишина словно не желали отпускать глупую жертву. Уже скоро моих сил сдерживать дыхание почти не осталось, и я открыл глаза - и увидел такие же напуганные, выпученные глаза старца, который не прекращал бормотать какие-то мантры по спасению от духов темноты и серого пепла. И наконец я вдохнул, носом, зарывшись в пепел, чтобы звук был не такой громкий - и почувствовал, как черные песчинки больно режут мою кожу - но вместе с болью и пришел спасительный затхлый воздух. Я лежал так около получаса, а то и целого часа, прежде, чем ощущение того, что целый древний город устремил все свое сосредоточенное внимание на меня, не ушло. И тогда я позволил себе медленно приподняться. Снова ожидание в несколько тяжелых минут. Сказочник лишь молча кивнул мне, снова - и мы продолжили наш сбитый ритм похода. Окружавшие нас демонические вороны лишь поеживались от холодного ветра, да изредка безразлично оглядывали слепыми, пустыми взглядами. Лицо мерзко покалывало от ударов ветряных крыльев, а дыхание стало таким же неровным, как и наш шаг. Я никогда не был так уверен, что не вернусь домой живым.

Так прошел еще час. Постоянное ожидание переросло в спокойное чувство тревоги, обострило наши чувства и заставило немного взять себя в руки. Удивительно, как быстро можно было привыкнуть к смертельной опасности. Мы вновь свернули на одной из одинаковых серых улиц - чтобы увидеть длинный прямо проход меж разрушенных небоскребов, как их называл Сказочник, который вел еще дальше в низину - туда, где даже в полдень солнце едва забиралось своими багровыми лучами. Почти в самом конце пути виднелся расколовшийся купол чего-то огромного, напоминающего пасть исполинского чудовища. Старик молча указал пальцем прямо на жутковатое строение и мне ничего не осталось, кроме как кивнуть. Но нам даже не стоило продолжать шаг, как мы увидели то, что обеспокоило нас сильнее, чем даже пепельные вороны. Следы. Отпечатки грубых сапог, какие были одеты и на нас самих - но от добрых двух десятков ног. Следы были так же причудливо и неровно выстроены на серой поверхности, как и наши - сколько бы там не было людей, они так же боялись гнева стражей города, и точно так же шли медленно - к Обсерватории. Вглядевшись вперед, мы смогли увидеть едва различимые с такого расстояния крохотные фигурки, которые обгоняли нас примерно на три-четыре часа пути. Экспедиция от другого поселения или мародеры? Узнавать не было намерений, ибо у нас было задание, и лишние контакты не могли пойти ему на пользу. В наше неспокойное время каждый был за себя, а в условиях Пепельного Города это было единственное правило, по которому следовало жить. Как я уже упоминал - плохие люди были единственным, что разбушевавшаяся природа не смогла истребить столетие назад. Старик немного беспомощно огляделся, словно пытаясь что-то вспомнить - но потом лишь расстроенно покачал головой. Как он сказал мне позже, на привале, все подземные коммуникации были давно похоронены под слоем столетнего пепла, и придется идти прямо. Так как неизвестных было больше, чем нас - им приходилось идти медленнее, дабы звуком не выдать свое положение воронам. И потому уже через два часа мы приблизились достаточно близко, чтобы нас заметили. Было видно, как они короткими жестами решают, что делать - и в итоге остановились, и углубились в одно из разрушенных зданий поблизости, явно позволяя нам безопасно приблизиться к ним и поговорить, как людям. Когда мы окончательно их нагнали, уже почти стемнело - и холод цепкими лапами пробирался под одежду, заставляя нас поеживаться даже при ходьбе. Старик вошел в нишу первым. Внутри помещение оказалось достаточно просторным - наполовину заваленным с множеством столов и странными серыми коробками, многие из которых были расколоты от времени. Вместо людей нас встретили черные дула их винтовок, все как одна наизготовку. Мы подняли руки (старик смешно зажал лопату в поднятой), и нам позволили подойти. Никто ничего не говорил, да и не было нужно. Вперед вышел мужчина, добрых двух метров ростом, с уродливым шрамом от пулевого ранения на половину щеки. Серый оттенок кожи и поседевшие волосы выдавали в нем того, кто много ходил под открытым небом последние несколько лет. Однако, теперь у меня было время оглядеть этих людей - и даже в полутьме я увидел то, что мне ни капельки не понравилось. Если на моем костюме для путешествий была нашивка дозорного нашего поселения, то на них я не увидел ни одной. Старик, вероятно, согласился с моим наблюдением, хоть и про себя - я скорее почувствовал, как он напрягся, нежели увидел. Но, пусть они и мародеры - никто не нарушает правило тишины, когда на Пепельный Город падает ночь. И потому - когда шепотом прозвучал вопрос о том, кто мы - я предпочел соврать. Придумать причину двоим мужчинам прийти сюда было несложно - солгать про пропавшую экспедицию, и приказ найти подтверждения либо смерти, либо вернуть тех, кого еще можно. Глаза предводителя мародеров загорелись жадностью. Его можно было понять - экспедиции всегда были хорошо экипированы, и даже их пайки еще могли сохраниться. Он довольно кивнул, и предложил помочь нам в поисках. Я вежливо отказался, на что услышал очень громкий в повисшей тишине звук передернутого затвора. Долгие секунд пять мы смотрели друг на друга, и я ждал выстрела - все вокруг словно замерло. А потом произошло то, чего никто не ждал. Я услышал звук рвущейся ткани, а потом и рвущейся плоти, и человек, передернувший затвор в почти полной темноте помещения начал покрываться черным. Все мы оторопели на мгновение - но мне потребовалась лишь секунда, чтобы узнать запах, который вдруг остро ворвался в наши ноздри - и это был запах свежепролитой крови. Следующим звуком был глухой "шмяк" отделенной головы о пол. Еще два щелчка затвора, которые повернулись в сторону павшего товарища. Снова раздался крик боли, и я готов был покляться, что что-то отделило одному из стрелков руку от тела - такой же быстрый росчерк чем-то темным. Я в панике рванулся назад, на улицу - и, развернувшись, не увидел старика. Картинка сложилась в моей голове предельно четко, и я тут же укрылся за столом, и выхватил винтовку, приготовившись стрелять. Во тьме не было слышно почти ничего, но я скорее видел, как тень, которая двигалась со скоростью пустынной рыси, уже расчленяла третьего из одиннадцати - не позволяя к себе приблизиться. Запах крови и убийства становился сильнее, а в глазах людей виделась паника и страх - они не ожидали такого врага сейчас. Старик, вероятно, стал первой жертвой этой твари, пока все смотрели на меня - и, пока внимание было отвлечено - я рванулся к выходу, стараясь покинуть это опасное место. Я не успел сделать и трех шагов, как что-то черное вырвалось из ниши будто сама смерть, и рванулось ко мне. Я бы не успел даже сделать вздох, но тут я увидел знакомы черты, и окровавленную лопату - Старик был покрыт кровью с головы до ног, и что-то подсказывало мне, что это была не его кровь. Лишь сейчас я обратил внимание на то, что его лопата была заточена как мясницкий нож - то, что я по своей наивности не замечал с начала нашего путешествия. Вслед за нами из ниши высунулся лидер бандитов, с перекошенным от гнева лицом, его руки были в крови. Он легко прицелился, и выстрелил прямо в старика. Тот чуть дернулся, пошатнулся, потом повернулся и коротко крикнул "бежим". Звук выстрела громом разнесся над ночной тишиной - и глава мародеров лишь сейчас понял, что его гнев скорее всего послужил смертью для него, и для всех его людей - ибо птицы рванулись на звук с убийственной скоростью. И если первую пару он кое-как успел отбить прикладом, грузно вваливаясь в нишу - то вслед за первым внутрь рванулась целая стая каркающих чудовищ, которые в ограниченном помещении почуяли еще и запах крови. Мы со Сказочником бежали, уже не задумываясь о том, чтобы сбивать ритм - крики боли за нашими спинами, короткие звуки выстрелов и оглушительное карканье скрывало нас надежно - вокруг здания, где был этот недолгий бой, уже образовывался настоящий черный смерч - каждая тварь из ближайших трех кварталов считала своим долгом поживиться свежим человеческим мясом. А мы бежали не останавливаясь, хоть я и замечал порой, что старик начинает прихрамывать - но снижать темп бега мы даже не думали.

Лишь когда карканье немного улеглось, мы без сил забились в какое-то подобие укрытия. Я оглядел старика, в частности его окровавленный костюм. Нашел место, куда угодила пуля, и довольно радостно заметил, что та прошла навылет. Тот лишь отмахнулся, и сказал, что бывало дерьмо и пострашнее. Но теперь я был полон вопросов - где, блядь, он научился так драться? Сказочник лишь усмехнулся, и вполне добродушно ответил: "Ну я же бессмертный колдун, Виктор." Я, в немного суеверном ужасе, притих - а он лишь устроился поудобнее, позволив мне нести дозор. С каждым следующим событием мой спутник пугал меня все больше. В ушах до сих пор звенело от бега и оглушительного карканья. Но перед глазами - перед глазами до сих пор стояла обросшая подробностями картина - как седой человек бесшумно делает рывок, напрягает, казалось бы, бессильные старческие мышцы - и бьет с предельной точностью почти в кромешной темноте - так, чтобы одним ударом обезглавить человека. Пока голова, вращаясь, и орошая кровью всех вокруг (да и самого Колдуна), падает - он успевает сделать минимум три шага вперед, и бьет следующего. Все это - почти беззвучно, исключая крики боли и падение тел. Я видел много хороших бойцов - но Колдун был не просто лучше - он словно и вправду не был человеком. Но, с другой стороны, я видел, что в него попала пуля, я видел его кровь, и сейчас я смотрел на него, и видел усталость и боль на лице, омраченном неспокойным, болезненным сном.

Тем не менее, той ночью я не сомкнул глаз.