Кареты въехали на широкое кольцо газона у подножья холма и остановились. Долго стояли в молчании и неподвижности, дожидаясь какого-то урочного часа. С разных сторон на улицу выезжали кареты; останавливались поодаль и тоже ждали. Наконец наступил полдень. Из карет стали выходить люди. Они шли к дому — от каждой кареты по два силуэта.
- В каждой паре, - пояснил Зегенхайму Габранс, - один — из общества «серьёзных людей», второй - телохранитель. Видишь, телохранители несут сундучки? Там - деньги. И кроме сундучка телохранитель не должен иметь ничего. Это строгое правило: никакого оружия. Внутри всем придётся раздеться по пояс, так что ты тоже оставь здесь, на сиденье, все, какие имеешь, ножи или другие предметы убийства.
- А вот и Везунчик! — закричал какой-то весёлый и развязный человек (похоже, он был слегка пьян), направляясь к Зегенхайму и его спутнику. — Здравствуй, Везунчик!
- Пошёл в пустоту, Базилло, — демонстративно неуважительно откликнулся на приветствие спутник Зегенхайма, сбрасывая, однако, на руки пьяненькому весельчаку свой длинный дорожный плащ.
Базилло, как ни странно, не обиделся и даже не смутился. Подхватив плащ, он проворно накинул его на один из стоящих в ряд у стены манекенов. Потом заторопился к следующей входящей в холл паре.
- А вот и Глустор! — весело крикнул он, — привет, Глустор! — И Зегенхайм услышал раздавшийся за спиной хрипловатый, с подвизгом, голос:
- Пошёл в Пустоту, Базилло!
В это время раздался звук скрытого гонга, как будто ударили в медный поднос размером с мельничное колесо, и тяжёлая, зелёная с жёлтым бархатная портьера в глубине холла стала разъезжаться на две стороны. За ней открылась уходящая вверх, на второй этаж, блистающая белым мрамором лестница с зелёным, по всей длине, и с золотой каймою, ковром. Лестница была освещена двумя рядами часто выставленных светильников.
И вот пришли, как понял Габранс, к конечной цели: небольшой комнате, обставленной с неописуемой роскошью. С потолка, по углам, свисали четыре серебряных канделябра, в каждом из которых горело по два, примерно, десятка свечей. Вдоль стен стояли малахитовые диваны, камень которых на сиденьях и спинках закрывали мягкие толстые набивки, обтянутые малиновой кожей. В центре комнаты находился серебряный круглый бассейн с грифоном, изо рта-клюва которого струился тёмно-рубиновый ручеёк. Вокруг бассейна, обручем, расположился стол из зелёного же малахита, в поверхность которого было врезано широкое цельнолитое золотое кольцо. Его чарующий, жаркий, пугающий блеск затеняли расставленные прямо по золоту фарфоровые чёрные чарки, перемежаемые раскрытыми табакерками с разными сортами окровского табака и фарфоровыми же овальными блюдами с привезёнными с границ курительными трубками.
Все телохранители заученно отошли к одной из стен и расселись на малиновые сиденья. Гости же отправились к другой стене (кто-то взял чарку, зачерпнул ею из бассейна и, выпив, сказал: «о, сегодня гирувеганское!»), и вдруг — Зегенхайм стоял у входа и смотрел — стали снимать одежды и сбрасывать их на диваны. Когда на малиновые сиденья легли нательные, голландские дорогие рубахи, гости сняли и обувь. И затем, забрав у телохранителей сундучки, в чулках, неслышно ступая, прошли к действительно конечной цели затейливого вояжа: в открывшуюся за отъехавшей в сторону дверью соседнюю комнату.
Рыцарь ввалился вслед за Габрансом в эту же комнату. В компании телохранителей кто-то охнул, — на Зегенхайма оглянулись, — и вдруг один из гостей рассмеялся:
- Новичок! Ну, пусть осмотрится на первый раз, а, джентльмены?
- Какой преданный! — так же со смехом вторили ему. — Ну, думаю, пусть?
И ещё кто-то откликнулся:
- Да ладно. Только к столу чтобы не приближался!
Габранс обернулся и сказал:
- Возьми стул, сядь у стены за моей спиной и исчезни.
Его "охранник" кивнул и сделал, как было сказано.
В комнате было разительно пусто. Только простой, из толстых дубовых плах, круглый стол и стулья вокруг него. («На столе как будто демоны орехи кололи», — подумал Зегенхайм, заметив и оценив состояние дубовой столешницы.) Больше, если не считать зелёной шёлковой драпировки на стенах и таких же четырёх канделябров, в ней ничего не было.
Когда обнажившиеся по пояс гости расселись за столом и положили на столешницу руки, вошёл, ковыляя, некто слепой. Непонятного возраста, с тёмными впадинами выколотых или выжженных глаз, в зелёной ливрее. В руках у него был ларец. Довольно уверенно дойдя до стола, он утвердил на краю его этот ларец и, раскрыв, стал из него что-то выбрасывать. Зегенхайм всмотрелся: какие-то похожие на небольшие табакерки бумажные пачечки. Сидящие за столом потянулись и взяли себе по одной. После этого слепец собрал лишние пачечки обратно в ларец, а на стол выставил стеклянную колбу, которую перевернул — и быстро поднял. Под ней мелькнула и замерла маленькая ящерица жёлто-песочного цвета. Секунду помедлив, она текучей стрелой метнулась к краю стола и, прыгнув на пол, исчезла. Тот, мимо кого она пронеслась, радостно хохотнул и бросил на середину стола свой «табакерочный» свёрток.
-К удаче! - громко сказал он, на что Глустор с досадою кашлянул, а слепец, собрав возвращённые ему пачечки, достал вовсе уж неуместные здесь предметы: молоток и длинный, в три грани кованный гвоздь.
Тот же, мимо которого пробежала ящерица, снова взял в руки свёрток и, надорвав обёртку, обнажил новенькие, мелованного картона игральные карты. Наскоро стасовав, он выложил их в три ряда.
- Пятая! - крикнул Глустор, и после этого все по очереди так же стали называть цифры.
«Счастливчик» брал указываемые карты и складывал их в стопку. Когда в его руки вернулась последняя, он передал стопку слепцу. Тот наощупь, над самым столом — чтобы никто не увидел картинку на нижней карте — старательно перетасовал. И затем всё повторилось: три ряда, цифры по очереди, и затем раздались голоса:
- Стасовано!
- Стасовано!..
И вдруг кто-то сказал:
-Ещё раз!
«Счастливчик» безропотно разложил по столу всю колоду и снова; по указаниям в очередь, всю собрал. После этого уже все сказали «стасовано». И тогда слепец, чуткой рукой отыскав колоду, продвинул её в центр стола и, наставив гвоздь, несильно взмахивая молотком, пробил её насквозь и пришпилил к столешнице. И вдруг повисла мёртвая тишина! Её особенно подчёркивал шаркающий в отдалении шорох шагов удаляющегося слепого. У Глустора нервно дрожали длинные, суставчатые, похожие на паучьи, тонкие пальцы.
- Что же, - дребезжащим взволнованным голосом разбил тишину Глустор. - Антэ - по пять тысяч?
И тотчас, как расколдованные, сидящие за столом зашевелились и завздыхали. Застучали крышки стоящих у ног сундуков. На стол посыпалось золото. Сначала каждый владелец складывал его возле себя, но потом, старательно пересчитав, выдвигал к центру, к колоде с торчащим над ней трёхгранным железным «чёртовым» пальцем. Когда звон монет прекратился, тот, вблизи которого пробежала ящерица, медленно протянул руку к колоде и, отслоив от неё верхнюю карту, потянул на себя, разрывая её от центра до края об одну из граней гвоздя. Остальные — по часовой стрелке — так же вытянули себе по одной карте. Так, в безмолвии, нарушаемом лишь шелестом учащённого дыхания, сидящие за столом набрали в цепкие руки по пять рваных карт. Всмотревшись в них, стали обмениваться короткими, но, очевидно, полными значения фразами:
- Играю.
- Мне - две (и, отложив поближе к золоту две свои карты, сказавший это протянул руку и оторвал две новые - на замену).
- Одну. (И оторвал одну.)
- Четыре. (Это Габранс) «Ого!» - непроизвольно отреагировал кто-то.
- Пас.
- Пас.
- Играю.
Двое сказавших «пас» заученным, небрежным движением отодвинули свои карты и с интересом, и не без зависти посматривая на оставшихся игроков, стали переговариваться:
- Двое играют на своих! Похоже, и у одного, и у второго сильный приход.
- Мистер Трэк поменял лишь одну. Значит, в четырёх оставленных игра уже есть.
- Жирондон взял две. Тут — сомнительно…
- Нет, но Везунчик! Он же никогда не рискует, а тут — сбросил четыре!
- Везунчик, похоже, надеется на свой талисман.
Все немного нервно рассмеялись.
Между тем взявшие себе дополнительные карты заплатили за них (холмик золота увеличился) и, подняв лица, стали смотреть друг другу в глаза.
-Десять тысяч! - проскрипел горбун, поднимая из-под стола зажатые в сухих длинных пальцах два кошеля.
- Уравниваю и добавляю пять, - произнёс Жирондон.
- Уравниваю, - сказал Сонливец. - Обратите внимание - кладу пятнадцать.
- Уравниваю и добавляю десять! - с нервной, пульсирующей, и оттого дёргающей всё лицо улыбкой, проговорил Габранс. - Обратите внимание - кладу двадцать пять.
- Пас, - недовольно сказал последний и бросил карты, с тоской посмотрев на свою поставленную на кон горочку золота.
- О-хо!! - злорадно воскликнул Глустор. - Монтгомери сказал «пас»!
- Итак? - спросил Габранс, поочерёдно глядя на оставшихся троих соперников.
- Пас, - сказал Жирондон и отложил карты.
- Пас, - с усилием сглотнув, сказал и Сонливец.
- Уравниваю до двадцати пяти и вскрываю! - прошипел злорадно Глустор.
Добавив денег, он с торжествующей улыбкой открыл карты.
- А!-А!-А! - с одобрением и в то же время многозначительно отреагировал один из выбывших в самом начале игроков. - Не зря мистер Трэк заменил только одну.
- Четверо! - сообщил победно горбун. - Заменил одну, да и ту мог просто выбросить! Вот они, с самого начала пришли - все четыре!
На столе перед ним лежали четыре дамы, и отдельно — семёрка, с нарисованным символом Океанской девы.
- Четверо, мистер Трэк, - произнёс Габранс, - это весомо. Только вы, вероятно, считаете, что если меняешь целых четыре карты - то неизменно приходит всякая подлая мелочь? Да, такая ко мне и пришла. Но как пришла, обратите внимание!
И Везунчик, под хор стонов и восклицаний открыл «мелочь»: двойку, тройку, четвёрку, пятёрку — и туза. Даже неопытный в карточных играх Зегенхайм сообразил, что это очень весомо, так как все карты были одной, помеченной красными огоньками, масти.
-Династия! - отчаянно простонал Глустор. - Мои деньги!!
-Успокойтесь, владелец «Четверых»! - сказал раскрасневшийся Габранс, сгребая со стола золото и сбрасывая его вниз, в свой сундук. - В любви повезёт...
-Как хорошо, что я поосторожничал! - вскричал Жирондон, переворачивая свои карты картинками вверх.
- О, гарнизон! - оживился Сонливец. - И у меня!
Он выложил свои карты рядом с картами Жирондона, и если у того было три короля и две десятки, то у Сонливца - три восьмёрки и два туза.
- Ну что же, — подвёл итог Жирондон. — Везунчик взял восемьдесят восемь тысяч. Ну, на то он и Везунчик. Мистер Трэк «продул» тридцать одну тысячу, я - двадцать две, Сонливец - двадцать. Остальные - по пять. Ровная игра, джентльмены. Но обратите внимание, как пошла карта! Два гарнизона, четверо и династия - в один кон! Такое начало грозит этот день сделать памятным!
Игроки встали, вышли из-за стола и направились в соседнюю комнату, где находились их телохранители. Встав вкруг бассейна, зачерпнули и выпили терпко пахнущей рубиновой жидкости. Появился слепец и зашаркал в покинутое помещение. Когда компания в него вернулась, оно уже имело первоначальный вид.
Зегенхайм вышел в комнату с бассейном. Его встретили осторожные усмешки остальных телохранителей: «выпроводили выскочку!» Но, когда он обнажился до пояса, лица наёмных бойцов вытянулись, а усмешки пропали. То же произошло и с игроками, когда Зегенхайм вернулся и сел на стул у стены, за спиной Габранса.
- Однако, к делу, джентльмены! - недовольно скрипнул горбун, указывая узловатым «паучьим» пальцем на стоящего поодаль в почтительном ожидании носителя ящерицы.
Ящерица - такая же песочно-жёлтая, но с едва заметным зеленоватым отливом — пробежала между Монтгомери и Сонливцем.
- Пожалуй, спорно, - сказал Сонливец.
- Монету, - пожал плечами Монтгомери. - Мой - аверс.
- Мой - реверс, - согласно кивнул Сонливец.
Бросили на стол монету, и она, покрутившись, легла аверсом вверх.
- Монтгомери - первое слово, - проскрипел слегка пьяный Глустор Трэк.
Вновь под пристальными взглядами всех присутствующих были стасованы карты, и гвоздь пронзил и пришпилил колоду к столу. «Казалось бы — мелочь, — подумал Зегенхайм, — а как надёжно. Такую карту не передёрнешь.»
- Антэ - по пять тысяч? - поинтересовался Монтгомери.
- Пусть будет по пять, - согласно ответили ему сидящие за столом.
Застучали крышки денежных сундуков. Зазвенело на столешнице золото. Игроки отшпилили себе по пять карт. Примолкли.
- Это закон! - с досадой проговорил Жирондон. - Если в первом кону всем пришла сильная карта, то в следующем - одни клочки… Пас! - и он бросил недалеко перед собой свои карты.
- Даже поменять не попробовал? - спросил его Сонливец. - Ведь пять тысяч теряешь…
- Менять уже поздно! - почти взвизгнул Трэк. - Он сказал уже «пас»! Слово сказано!
- Я и не спорю, уважаемый Трэк, - примирительно-насмешливо произнёс Жирондон. - Я всегда помню, что говорю.
- Да, клочки не склеишь, - вздохнул Монтгомери и, откладывая карты, разочарованно выдавил: - пас.
-Пас, - не решился на игру и Габранс, не унявший ещё трепетной дрожи от недавней удачи. - Лучше пары ничего в этом кону не придёт.
После замены карт «отдали» игру ещё двое. Теперь на деньги, внесённые в банк, претендовали лишь горбун Трэк и Сонливец. Если идти по часовой стрелке от Монтгомери, слово было за Сонливцем. Помедлив для важности, он сказал:
- Добавляю сорок пять тысяч!
За столом раздались одобрительные восклицания, - впрочем, негромкие, вполне приличествующие светской компании.
- Ты блефуешь, - неуверенно проскрипел Глустор, вонзившись взглядом в «рубашки» карт своего визави - как будто хотел сквозь картон рассмотреть их лицевые стороны.
- Отчего же, мистер Трэк, - спокойно ответил Сонливец. - Я считаю, что у меня весьма хорошая карта.
- Ты блефуешь! — скрипнул зубами Трэк и, положив карты на край стола, полез в свой сундук. — Уравниваю твои сорок пять и добавляю пятнадцать!
- Очень хорошо, - так же положив карты на край, ответил Сонливец и поднял и поставил на стол свой сундук. - Уравниваю ваши пятнадцать и добавляю (он выложил всё содержимое своего сундука)… семьдесят три с половиной.
- Ка-ак!.. — поперхнулся Глустор.
Его длинные подвижные пальцы стали метаться, судорожно ощупывая то свои выложенные рубашками вверх карты, то сундук, то свою выступающую острым клином цыплячью голокожую грудь.
- У меня только… пятьдесят девять!
- Вы правила знаете, мистер Трэк, - жёстко произнёс в напряжённой тишине выложивший деньги Сонливец. - Или уравнивайте мои семьдесят три с половиной, или говорите «пас».
- Но у меня… такая карта… джентльмены! — он поднял лицо, выпучив глаза, полные мольбы и страдания. - Не одолжит ли мне кто-нибудь из вас четырнадцать с половиной тысяч? А, мистер Наррот, мистер Монтгомери! Это же смешная сумма! Как только вскроем карты, я немедленно верну - вдвое, втрое…
- Мы охотно ссудим вас средствами, мистер Трэк, - с достоинством заявил Монтгомери. - Но только после того, как вы закончите игру. Правила игры - тем более в нашем обществе - это больше, чем закон.
- Проклятье!! - завопил Глустор. - Но у меня… - он открыл и выбросил перед собой карты, -королевский двор!
- О, какая редкая карта! - восхищённо произнёс кто-то.
На столе, открытые взглядам всех, лежал "королевский двор": земляные туз, король, дама, валет и десятка.
- Но, мистер Трэк, если вы не в состоянии уравнять мою ставку, - с нажимом в голосе выговорил Сонливец, - вы должны сказать пас!
- Ну пас!! пас!! пас!! - злобно взвизгнул Глустор. - Открывайте, что у вас там?!
Сонливец перевернул карты - и все присутствующие застонали.
- Пара! - воскликнули два или три голоса.
- Пара!! - завопил, брызгая слюной, побледневший от злости Трэк. - Несчастная пара, он играл против меня парой, когда у меня королевский двор, и забрал мои деньги!!
- Это игра, мистер Трэк, - сказал с восхищением Жирондон, - и великое искусство блефа, которое показал сэр Сонливец. Выиграть с парой восьмёрок против королевского двора - это достоинство. Редчайший случай. Спасибо, джентльмены, порадовали.
- И потом, мистер Трэк, - строго заметил Монтгомери, - разве не вы сами распорядились этой игрой? Когда мистер Сонливец добавил сорок пять тысяч, вы имели полное право уравнять их и открыть карты. Ваша королевский двор - против его пары! Это был бы удар. Но вы, уравняв, подняли ставку ещё на пятнадцать, и тем самым передали слово сопернику. Он, помня, что вы в первый кон проиграли тридцать тысяч, рискнул: поставил всё, что у него было с собой. И у вас просто не хватило денег. И пара взяла банк. Это игра!
Трэк сидел молча, уставив выпученные глазки на свой королевский двор и, приоткрыв рот, икал. А кто-то за столом, приветствуя блефовую игру и благодаря за острое зрелище, принялся негромко хлопать в ладоши. Сонливец переместил груду золота со стола в свой сундук, и все задвигали стульями, вставая и направляясь к бассейну с вином.
- Может, не надо было отпускать в его адрес шуточки? - спросил, оглядываясь на застывшего в соседней комнате за столом горбуна, Жирондон. - Трэк - злопамятный.
- Разве кто-то отпускал в его адрес шуточки? - удивился Габранс
- Да вот ты, например, - напомнил Жирондон. - Трэк - калека, уродец. А ты сказал, забрав его тридцать тысяч, что ему в любви повезёт.
-Полно тебе придумывать, Жирондон, - возразил, раскуривая трубку, Монтгомери. - Все знают, что у Глустора в имении целый гарем юных невольниц. У Трэка «любви» больше, чем у всех нас вместе взятых!
Присутствующие посмеялись, выпили по фиалу вина и вновь, притягиваемые цепкой невидимой паутиной, потянулись в комнату с дубовым круглым столом.
Следующую партию Везунчик пропустил.
Глустор отправил своего телохранителя к экипажу, за дополнительными деньгами, и, наблюдая игру издали, ёрзал на своём стуле, чуть отставленном от стола.
После очередного перерыва за столом произошло заметное оживление: в игру вернулись и Габранс и Глустор.
- Мистер Трэк принёс деньги! - шутливо воскликнул Сонливец. - Берегитесь! Будет большая игра!
- Мальчишка! — огрызнулся Глустор. - Будет вам большая игра, будет. Я чувствую! Мне сегодня крупная карта идёт…
Пробежала новая ящерица («их, очевидно, здесь специально разводят», — решил про себя Зегенхайм), и Габранс объявил время ставок.
- Антэ - десять? - предложил кто-то.
С общего согласия ставки были сделаны по десять тысяч.
- Пятьдесят! - заявил Габранс, после того, как игроки заменили карты.
- Пас. Пас. Пас, - раздалось три возгласа.
В игре остались Габранс, Монтгомери, Глустор и Сонливец.
- Уравниваю и пять сверху, - сказал Сонливец.
- Уравниваю и пять сверху, - решил и Монтгомери.
И вдруг всех озадачил Трэк.
-Уравниваю и сто сверху! - срывающимся в фальцет голосом выкрикнул он.
- Пас, - уставившись в пространство перед собой невидящими глазами, обронил Сонливец. - Пропали мои шестьдесят пять тысяч…
- Не в свою очередь сказал, - строго выговорил ему Габранс и, переведя взгляд на Монтгомери, объявил: - Уравниваю и добавляю ещё сто.
- Пас, - сломался Монтгомери и отбросил карты.
- Ты блефуешь! - с ненавистью глядя в лицо Габрансу, проскрипел Глустор.
- Если я блефую, так вы в выгоде, мистер Трэк, - подчёркнуто вежливо ответил Везунчик, выгружая на стол сто тысяч золотом, чтобы уравнять ставку, заявленную горбуном, и ещё сто тысяч - добавляя своих.
- Да, я в выгоде! - согласился Трэк. - Потому что сегодня - моя удача. Потому что теперь - моё слово. Вот мои сто тысяч. Я уравниваю до ста ваших, - и… больше не набавляю, а требую открыть карты!
И он выложил на стол свои.
Гул изумления пронёсся по комнате. Качнулись огни на свечных фитилях в канделябрах.
- Королевский двор! - Потрясённо сказал Жирондон. - Одному человеку! Дважды за ночь!
Перед Глустором лежали уже знакомые Зегенхайму туз, король, дама, валет и десятка — как и в тот памятный кон, только воздушные.
- Если бы карты не были прибиты, мистер Трэк, - озадаченно произнёс Габранс, - я бы подумал, что вы где-то ловчите. Второй королевский двор! Понимаю ваше упорство. Выложили двести тысяч с довеском…
- Карты! - перебил его Трэк.
- Разумеется, открою, — кивнул Габранс и обвёл взглядом присутствующих. - Обратите внимание джентльмены, какая ночь…
- Карты!! - взвизгнул Глустор, и привстал, и уткнулся клином груди в край стола.
- Вы не могли бы взять себя в руки, мистер Трэк, - медленно проговорил Габранс. - Если я позволил себе паузу - то лишь в виду исключительной торжественности момента. Сейчас убедитесь.
- Карты, - с ненавистью прохрипел его визави.
- Что, - спокойно, в гробовой тишине, произнёс Габранс, выкладывая перед собой десятку, — джентльмены, может быть сильней королевского двора?
- У… у… у вас что, Фераи?! - заикаясь, спросил Монтгомери.
- Он блефует! — почти взвыл Глустор. - Даже если у него есть демон [*карта] - то у него не может быть четырёх десяток! Потому, что одна из них - у меня!!
- А вторая - у меня, - задумчиво проговорил Габранс, открывая вторую десятку, - и третья - у меня, - и открыл третью.
Монтгомери засопел. Шепнул быстро:
- Но ведь четвёртая - действительно у мистера Трэка!
- И четвёртая у меня, - сказал Габранс, докладывая к трём десяткам разорванного наискосок демона (Глустор вздрогнул), и пятая - тоже здесь, - заключил Везунчик и открыл… второго демона.
- Неверотяно! - восторженно заревели за столом, а Габранс, привстав, наклонился над столом и, выставив грудь, прокричал:
-Фераи сделаны, джентельмены!
Что было силы бил в ладоши Сонливец. Сложив руки у рта, гудел трубой Жирондон. Восхищённо покачивал головой Монтгомери. А Трэк, оббежав вокруг стола, схватил карты Габранса и стал рассматривать их, сличая место прокола — нет ли подмены. Потом он перевернул карты всех игравших и снял с гвоздя оставшуюся колоду. Сомнения отпали: оба демона были у Везунчика.
- Никаких подмен, - резюмировал, наблюдая за манипуляциями Трэка, Монтгомери. - Мистер Везунчик прилюдно и честно взял с помощью фераи пятьсот шестьдесят пять тысяч.
Глустор, качнувшись на тоненьких детских ножках, обвёл всех ледяным взглядом и прошипел:
- Вы сговорились!
- Научитесь проигрывать, мистер Трэк, — недовольно сказал Монтгомери.
- Нет, его понять можно, - ответил хохочущий Жирондон, - за одну ночь - четверо и два королевских двора - и всё мимо денег!
- Вы сговорились! — завопил Глустор и подпрыгнул. И, вытянув перед собой длинный палец, добавил:
- Я вам отомщу!
Потом повернулся и заковылял в комнату с бассейном.
А в игровой комнате повисла напряжённая тишина.
- Все слышали, что он сказал? - спросил Габранс.
- Это нехорошо, - поднял плечи Сонливец.
- Игра была честной - это раз, - произнёс Жирондон. - Трэк богат и злопамятен - это два.
- Родственники у него есть? — быстро спросил Габранс.
- Нет никого.
- Тогда что же?..
И присутствующие, в полной тишине, посмотрев друг на друга, молча кивнули.