Malevolence goes both ways.
Бабушка.
Она дрожит как осиновый лист по утрам. Давление.
Отец.
Смотрит невыносимо грустно, и его трогательное "мама" разрывает мне сердце на маленькие кусочки.
Ей 72. Она безумно тоскует по деду. Настолько тоскует, что, кажется, готова отправиться за ним тот свет.
Она умирает.
Я знаю, что такое нельзя говорить и писать вслух, но это настолько невыносимо, насколько вообще что-то может быть.
Пусть даже я всего лишь один из младших внуков, она была поблизости всю мою жизнь. Долгие двадцать один год.
И вот она улетает обратно, и...
Знаете это ощущение, когда человек точно знает, что хорошо ничего не будет?
Вот это оно самое. Это реально сводит меня с ума, в частности из-за бессилия и от ощущения такой лютой боли. Черт возьми, меня даже не было дома, когда она уехала. И эта пара последних неловких разговоров - последнее, что мне осталось. Она смущенно улыбалась и уступала мне мое место за семейным столом.
Да, я уже хоронил родных, и не привыкать, честно говоря.
Но это ни капельки не значит, что мне должно быть легче или проще. И нет, еще ничего не произошло.
Осознание - оно уже в душе. Оно преследует с завидным постоянством и какой-то трагичностью даже.
Только в предстоящем нет ни капли вселенской иронии или прочего, над чем я смеюсь.
Судьба, да и только.
И это как раз рвет меня на части.
Она дрожит как осиновый лист по утрам. Давление.
Отец.
Смотрит невыносимо грустно, и его трогательное "мама" разрывает мне сердце на маленькие кусочки.
Ей 72. Она безумно тоскует по деду. Настолько тоскует, что, кажется, готова отправиться за ним тот свет.
Она умирает.
Я знаю, что такое нельзя говорить и писать вслух, но это настолько невыносимо, насколько вообще что-то может быть.
Пусть даже я всего лишь один из младших внуков, она была поблизости всю мою жизнь. Долгие двадцать один год.
И вот она улетает обратно, и...
Знаете это ощущение, когда человек точно знает, что хорошо ничего не будет?
Вот это оно самое. Это реально сводит меня с ума, в частности из-за бессилия и от ощущения такой лютой боли. Черт возьми, меня даже не было дома, когда она уехала. И эта пара последних неловких разговоров - последнее, что мне осталось. Она смущенно улыбалась и уступала мне мое место за семейным столом.
Да, я уже хоронил родных, и не привыкать, честно говоря.
Но это ни капельки не значит, что мне должно быть легче или проще. И нет, еще ничего не произошло.
Осознание - оно уже в душе. Оно преследует с завидным постоянством и какой-то трагичностью даже.
Только в предстоящем нет ни капли вселенской иронии или прочего, над чем я смеюсь.
Судьба, да и только.
И это как раз рвет меня на части.